Как думают дети? Записки думающей мамы

Я не психолог, и ниженаписанное – просто мое видение. Это не теория, я не могу ее защитить, и ничего про это не читала, просто мне так видится.

Про то, как видят мир дети, и что из этого вытекает.

Мне кажется, что когда ребенок совсем маленький, весь мир для него – это странный цветной узор, картина абстракциониста. Ведь он совсем ничего не знает, например о том, что это большое темное пятно – шкаф, и он отдельно от белого пятна, стены, и он стоит, и открывается, и производит шум, и он неживой. Мне кажется, перед ними течет этакая матрица из звуков, цветов, запахов, и по мере роста, наблюдая, они начинают отделять лица от не-лиц, а потом вдруг обнаруживают, что лицо и руки, которые к ним прилетают – это всё вместе мама, а потом, что мама может уйти, и она еще больше и у нее есть еще куча всего.

Я помню момент, когда мой сын начал замечать, что я переодеваюсь, то есть он впервые отделил одежду от меня – показывал пальцем и смеялся над новыми платьями. А потом вдруг осознал колготки и расплакался – потому что у мамы вдруг исчезли привычные части тела и появились вместо них новые, а маленькие дети боятся перемен, и мне пришлось снимать и надевать колготки, чтобы он понял, что они – это тоже такая отдельная штука.

И так во всем, время начинает распадаться на спать и не спать, потом на день и ночь, потом на еще на кусочки поменьше, и общие понятия «есть» постепенно делятся на кусочки, и появляются завтраки, в которые едят кашу и тосты, и обеды, в которых еда распадается на первое, второе и третье, и так далее, пока весь мир не разложится на понятные кусочки конструктора Лего.

Так к чему я это? Для меня понимание этого восприятия делает максимально понятным большинство «капризов» и прочих нелогичных требований. Мне кажется, что ребенок видит ситуацию в целом, как такую целостную инстаграммку, картинку. Знаете, как у нас бывает, если вспомнить собственное сильное впечатление – насколько в нем важны детали!

Например, я помню как пустила лошадь в галоп по берегу моря, помню до сих пор, и в этой картинке есть все – и серый цвет неба, и шум шторма, и запах лошадиного пота, и взрывающая сердце радость полета и свободы. И если бы я еще раз оказалась в такой ситуации, и мне бы предложили ехать не на лошади, а на осле? Или вместо шторма сделать жару и штиль?

Вот мне почему-то кажется, что все мелкие ситуации для детей – гораздо более эмоционально насыщены, чем думаем мы, и они так же целостны и неотделимы. И если мы когда-то впервые сказали малышу «это – твоя новая чашка», то вот эта синяя чашка, и голос мамы, и гордость, которую он испытал, именно новизна какой-то этой эмоции – у него сложилось в этот отпечаток. И он снова и снова хочет пережить эту новизну гордости, или чего-то еще, чего он, маленький, впервые пережил в какой-то момент с этой синей чашкой, а мы ему говорим «да какая тебя разница, пей из желтой». НЕТ! Гордость, самостоятельность, первые осознанные ощущения «я пью сам», ощущения бортика пластмассы на губах, ручки чашки в руках, сока в ней – все это ОБЯЗАТЕЛЬНО, а мы говорим – «желтая», а мы говорим – «какая разница».

Или про время. Вот сидит он катает машинки, я говорю «пойдем ложиться, пора спать», он кричит «нееет, не хочуу». И я, глупая, занудно объясняю, что спать нужно. Но он не против спать, он против того, чтобы я разрушала что-то важное и здоровское, что происходило в этот момент. Он говорит «нет» отказу от радости катания машинки, всей этой радости от тяжеленькой красной машинки в руке, как у нее колесики поворачиваются интересно, когда катаешь ее по ковру, или можно самому повернуть их и так, и сяк, а тут мама пришла и говорит «прекрати радость». Нет, мама, конечно, так не говорит, мама говорит «пойдем спать», но по сути мама говорит «прекрати радость». И если мама скажет «бери машинку с собой, пойдем наверх», то он с радостью пойдет, потому что он не против спать, он против того, чтобы отдать машинку.

Знаете, как часто я прокалывалась на ерунде, пока не научилась об этом думать?

– Тесса, хочешь яблоко.
– Нет.
– Ты же хотела?
– Нет.

И тут ты понимаешь, что в двух руках у нее новые пупсики и яблоко – это не яблоко. Яблоко = в руке не будет пупсика. Поэтому я научилась смотреть на эти вещи и говорить: «ты можешь положить пупсика в карман и поесть пока яблоко, а он в кармашке посидит». Я придумываю для нее новую интересную инстаграммку «я ем яблоко и пупсик у меня в кармашке», она уже предчувствует это новое ощущение – и так здорово самой положить его в кармашек, и чувствовать его через ткань платья, и знать, что он там, и думать, как он там, как в домике, и еще есть яблоко. И она подпрыгивает легонько от радости и говорит «да, да!», и кладет пупсика в кармашек, и берет яблоко, которое секунду назад не хотела.

Разве это хуже, чем галоп на лошади по берегу штормящего моря?

Я даже не могу передать, какое количество конфликтов не состоялось просто потому, что я постаралась увидеть ту «инстаграммку», в которой ребенок сейчас, и постараться ее спасти для него, или предложить новую.

Все наши самые сильные, самые яркие воспоминания – это воспоминания сильной эмоции: радости, свободы, силы, легкости, печали, одиночества, власти, преданности, предательства, стыда, счастья. Для ребенка каждая новизна освоения мира – это сильная эмоция, такая же сильная. Если видеть, как проживают их дети в выборе чашки одного цвета или бутербродов только треугольничком – можно научиться их узнавать и уважать. А если уважаешь, то сможешь догадаться, что на улицу не хочется, потому что под лестницей в прошлый раз напугала паутина; что из гостей нужно уйти, потому что все в платьях, а она одна в джинсах, и надо решать проблему, как стать принцессой в джинсах, ведь все девочки как принцессы, а не взрослую глупость «ну пойдем, что ты как маленькая, будет же интересно»; и в туалет не хочу, потому что фен для рук шумит страшно, а не потому, что не хочется; и хочу взрослую вилку, потому что когда она в прошлый раз ела взрослой вилкой, мама посмотрела любящими глазами и засмеялась. И нужны любящие глаза, а не вилка. Но она еще этого не знает, она еще не отделила любящие глаза от вилки. Поэтому нужна вилка.

И нам надо про вилку догадаться.
И надо эту вилку дать.